Стив Джобс
Эта книга автобиографии родилась после занятий на курсе «Наследство воспоминаний».
Он длился у меня больше года в два этапа. С сентября
2019 по декабрь 2019. Потом еще во втором потоке с марта
2020 до ноября 2020.
Все время меня сопровождала куратор, анализировала и давала советы по каждой теме. Потом я редактировала, дополняла, чтоб во втором потоке отшлифовать.
Никогда бы я не подумала, что будет так непросто. Теперь понимаю, почему кураторами были клинические психологи!
Во время написания заданий поднимались пласты памяти событий с самого детства.
И порою они были травматичны. Но ведь я же давно носила мысль поделиться всем, чем была наполнена моя жизнь!
Если бы я не решилась начать, то так и бы и занималась самокопанием.
Написание автобиографии — это самый мощный психологический тренинг, который только можно себе устроить. Потому что в роли психолога выступали собственное сердце и совесть.
Как это у меня получилось? Описываю все версии себя — я ребенок, подросток, я в социуме, я — жена, я — мама.
Получается, я наследила за свою жизнь в этих ипостасях!
Прочтите и поймёте!
P.S. Первые главы шли порою просто как констатация фактов. Потом я уже добавляла эмоции и переживания. Ваши эмоции и переживания после прочтения могут не совпадать с моими. И это уже интересно.
Я, Рыжкова Любовь Васильевна. Родилась в 1956 году, 25 ноября.
В Советском Союзе. В республике Казахстан, одной из пятнадцати республик СССР. Город Актюбинск, Темирский район, поселок Шубар-Кудук.
Так записано в свидетельстве о рождении. На самом деле в этот день мама поступила в роддом. А родила нас с Верой только 28 числа. Сестра старше меня на двадцать минут. Её вес был 2 кг 150 гр, мой — 2 кг 100 гр. Исправлять дату родители не стали.
Мама Надя вышла замуж за Рыжкова Василия Васильевича. Они познакомились, когда он служил в армии в Горьком. Потом мама узнала, что у Рыжкова в Казахстане была уже семья, они поругались. Он уехал. Мама познакомилась с Никитиным Евгением, он в то время просто приехал в Горький к своему дяде. Он тоже был женат. В Твери у него была семья и дочь Светлана. Но вспыхнули чувства и завязался роман. Так получилось, будучи беременной от Никитина Евгения, мама в двадцать с половиной лет родила далеко от родины. Страсти по этому поводу были нешуточные. Как то бабушка Капа вспомнила, что маму беременную на пороге дома «делили» муж Василий Рыжков из Казахстана и Никитин Евгений. Василий увез беременную маму к себе на родину. Дал нам свою фамилию, когда мы родились. Конечно ничего не помню об этом месте, была маленькой.
Маме было трудно с двумя детками. Бабушка Капа и мама Настя (так называли в семье тетю деда Гриши, ровесница прабабушки Дуни)) поехали за ней в Казахстан, когда нам с Верой было около года. Привезли в семью к бабушке с дедушкой в Гнилицы. Бабушке было сорок один год. У нее еще трое детей — дядя Саша, тетя Оля, дядя Вова. Мама была старшим ребенком. Мы с сестрой — первые внучки в семье. Бабушка даже уволилась с работы. И потому своей родиной я считаю дом бабушки. Дядя Вова и тетя Оля всего на восемь лет старше. Конечно они не очень были рады, что теперь им меньше стали уделять внимания.
Вскоре к бабушке приехал мамин муж — Рыжков Василий, чтобы забрать нас обратно. Нам было чуть больше года. Мама взяла только Веру и уехала в Казахстан.
И все таки потом мама с Верой уехала от мужа. На этот раз в Краснодарский край, в станицу Холмская, куда в то время переехала жить мама Настя (тетя деда Гриши). У мамы Насти не было детей, потому заботилась о маме как о своем ребенке.
А я росла под присмотром бабушки Капы. А когда сестренке Вере было два с половиной года, мама уже насовсем возвратилась с ней в лоно родной семьи, в Горький.
Родственники рассказывали, что я, увидев сестренку впервые, побила её.
Конечно же! Приехала на мою территорию такая же как я!
Мы очень похожи были в детстве. Детская ревность во мне проявилась.
Дом, в котором жила большая семья деда, был построен, когда началось строительство Горьковского автомобильного завода. Мама Настя с мужем Иваном приехала в 1935 году на эту великую стройку. Сначала жили в бараке на Монастырке.
Монастырка располагалась в районе современных улиц Веденяпина и Фучика. В 1937 году им выделили землю для строительства дома в поселке Гнилицы. Участок около соснового леса на улице Третьяковской, дом 121.
Дом состоял из двух половин. В одной половине жила мама Настя с мужем Иваном Сидоровичем, в другой — прабабушка Дуня и дед Григорий с семьей. Потом мама Настя половину дома продала Ухабиным и уехала в Краснодарский край.
Помню, что в большой комнате дома стояла печка. Иногда мы выковыривали кусочки глины и ели. Бабушка ругала конечно. А как вкусно было!
Как печь согревала, когда зимой возвращаешься после катания на горке! Дрова потрескивали и тепло разливалось…
И вдруг чувствуешь такую истому… Щеки горят. Иногда садились на пол спиной к теплой печке, обогревались после улицы. Также была высокая железная кровать с подзором, на ней большие подушки с белыми накидками. На полу лежали тканые половики.
Была вторая маленькая комната, там стояла кровать бабушки и дедушки. Не могу вспомнить, как мы все убирались в этих двух комнатах! Пословица «В тесноте, да не в обиде» — это про наш дом.
В огороде к стене дома была приставлена высокая лестница, ведущая на чердак. Когда мы туда залезали без спроса, бабушка всегда ругалась. Ведь уже слезть не так просто было!
В садик мы с Верой не ходили, никто утром насильно с постели (всегда чистой и теплой) не поднимал. Днем и вечером никто домой «не загонял». Проголодаемся, набегаемся, устанем — сами приходили. Еда разнообразием не отличалась — утром блины со сметаной (корова своя), на обед -щи или борщ и яичница (куры во дворе) или жаренная на своем же сливочном масле картошка с собственного огорода. Но, голодным (так, чтобы «живот урчал») себя чувствовали только час — два, когда заигравшись, или накупавшись «до посинения» в речке бежишь домой, где тебя ласково встретят, заставят умыться и тут — же посадят за стол и накормят.
На улице, около деревянного дома Молотовых (сейчас там дом Пикаевых), после проливного дождя появлялась огромная лужа. Она казалась мне морем! Так здорово было пробежаться с брызгами, сесть в воду, пускать друг другу волны и кораблики.
Потом просто сполоснешься из бочки. Зато какой восторг. Ведь не каждое лето такие дожди! Когда дядя Вова и тетя Оля утром уходили в школу, бабушка открывала погреб, спускалась и доставала яблоки.
Антоновка. Запах люблю до сих пор. Нам с сестрой тоже выдавали по яблочку.
За компанию. Погреб посреди большой комнаты. Бабушка рассказывала, ребятня, открыв дверь в комнату, нечаянно могла улететь туда. Вроде все живы остались..
Еще я помню, что бабушка обязательно каждый день давала всей ребятне по ложке рыбьего жира. Тогда обязывало государство. Школьники должны быть здоровыми. Профилактика. Периодически всплывает в памяти картинка из детства, связанная с домом.
Весна, гуляю около калитки. Мне одели новое красивое пальто красного цвета.
Что-то строю из песка в ручейке. Пытаюсь закрепить, а ручеёк смывает… смывает. Все равно интересно, водичка искрится на солнце. Выбираю место, где это
произведение останется… Направляю водичку. Замок из песка. Мой замок из песка.
И вдруг я как- то потянулась и перевернулась через голову в ручеёк. Упала и испачкала новое пальто!
Испуг! Будут ругать, пальто то надела впервые. Как идти домой?
Потом отвлеклась и опять вожусь в ручье. Песок высох, и ничего на пальто незаметно.
Зря волновалась. Вот так и по жизни. Не стоит переживать по пустякам. Все тленно. Вечна только красота, красота вокруг, время …здесь и сейчас. Момент общения с Творцом.
Только дома, где играла в ручейке, потом не стало...
Когда мне было семь с половиной лет, дом сгорел. Пожар произошел в июне 1964 года. Засушливое лето. Во дворе было много стружки, дед был столяром и работал с деревом. Возгорание произошло быстро. До сих пор стоит перед глазами эта жуткая картина.
Нас с Верой отвели от дома, мы сидели на лавочке напротив, держали на руках маленькую родственницу Наташу Комарову. Соседи с улицы ведрами, бегом, тащили воду из своих домов, пока ехали пожарные машины. Крики, переживания взрослых!
Потом нас со старшими ребятами отвели в дом к Молотовым.
Мы забрались на чердак и смотрели, как пожар съедал строение. Было жутко. Крыша сгорела, остался сруб.
Нашу семью — бабушка, дед, тетя и дядя, нас двое с сестрой на время приютили родственники на соседней улице. На Гнилицкой улице. Дом №125. Сестра дедушки тетя Настя и ее муж дядя Миша Елисеевы. Шесть человек в одной комнатке пристроя.
Комнатка метров двенадцать. Я помню, как односельчане приносили вещи, хозяйскую утварь…
«С миру по нитке — голому рубаха» — поговорка о заботе односельчан, когда случалась беда...
Как семья погорельцев мы должны были получить жилье от государства. На такое количество членов семьи полагалась трехкомнатная квартира. А дали двухкомнатную и лишь только после того, как дядя Саша написал в Москву, в центральную газету. Тогда на такие обращения сразу власть реагировала.
Дед работал слесарем на деревообрабатывающем заводе (ДОЗ№1), получил квартиру в конце августа. Семья переехала в город. Автозаводский район, Южное шоссе д. 41 кв.12.
Двухкомнатная квартира на восемь человек, комнаты смежные. Бурное строительство в семидесятые годы «хрущевок» на Южном шоссе. Квартира на четвертом этаж, балкон.
Как преодолеть это страх высоты? Не с первого раза я вышла.
Ощущение было, что балкон сейчас рухнет и полетишь вниз…
Но мы не распрощались с домом, который горел. Дед Гриша стал восстанавливать.
В то время нельзя было иметь квартиру и дом, поэтому половину сгоревшего дома переоформили на маму. К сожалению, она без ведома деда продала Ухабиным.
Тогда дед стал строить кирпичный дом рядом со сгоревшим срубом.
Мы с Верой продолжали ездить из города в Гнилицы.
Ведь там оставались друзья. Две сестренки — Марина и Ирина Кузины. Они приезжали к своей бабушке Нюре, которая жила на нашей Третьяковской улице, в доме 105.
Наша бабушка Капа работала поваром в то время на Гнилицкой улице в детском санатории (сейчас там гостиница). Мы приходили к ней, кормила нас обедом. Да и бабушка подружек, тетя Нюра, подкармливала. Мы с Верой также должны были поливать
грядки, которые были на участке у строящегося дома. А воду носили из колодца. Раньше колодцы стояли на улице через каждые пять домов. Кроме того надо было еще иногда заполнить бочку водой из болота около леса. Вода по желобу стекала в нее. Бочка
стояла на краю огорода, где сейчас сараи Ухабиных.
Бабушка Нюра однажды взяла в поход за грибами в дубовую рощу. Постоянно окликала по имени, опасаясь, что можем заблудиться. Мне тогда казалось, что роща не имеет границ. Очевидно потому, что бабушка строго говорила, чтоб мы не разбредались, а то заблудимся. Это ощущение было у меня всю жизнь. И только лет семь тому назад сняла беспокойство. С Верой на лыжах прошли по роще. Оказывается она такая маленькая, эта территория. Дубы подросли, великаны. За пятьдесят то с лишним лет… Это заповедник регионального значения. Нагулявшись в родных Гнилицах, к вечеру уезжали в город, домой, в квартиру.
Из окон квартиры видны новостройки. Так быстро возводились! Панельные дома.
А с другой стороны дома на Южном шоссе, во дворе, некоторое время стояли желтые бараки. Недалеко от подъезда стоял большой общественный туалет для жильцов бараков.
Туалет покрашен белым мелом. Внутри пол присыпан хлоркой. Рядом для жителей бараков было деревянное сооружение как короб — помойка. Туда выливали помои. Хоть его и обрабатывали хлоркой, мухи все равно кружили вокруг. Но люди пользовались аккуратно.
А у нашего дома для жителей стояли небольшие железные бачки. Туда жители приносили пищевые отходы, машина приезжала и увозила их. Так называемый раздельный сбор был уже тогда. Потом их не стало. Дворник жил в нашем доме и убирал территорию не только
по утрам, а всегда, когда был мусор. За чистотой следили все жители. Двор был родным для всех. Машин во дворе не было. Конечно нам завидовала ребятня из бараков, ведь в квартирах были все удобства.
Летом мы любили играть в «брызгалки». У каждого имелась мягкая бутылочка, в крышке которой пробивались или прожигались нагретой на огне иглой дырочки: либо одна побольше, либо несколько маленьких. И в жару мы поливали друг друга водой. Если, конечно, удавалось догнать разбегающихся в разные стороны друзей. Мало приятного, когда тебя окатывает струёй ледяной воды, набранной из уличной колонки (были для жильцов бараков). Поэтому побеждал тот, кто успевал намочить как можно больше народу, сам оставшись сухим… ну, почти сухим.
Играли в вышибалы, ножички.
Во дворе горка и каток. Зимой катались. Уходили греться в подъезд. Тогда они не закрывались.
Моя Родина — город Горький, Нижний Новгород. А Казахстан?
Благодарна, что там родилась с Верой, с которой вместе иду по жизни. И что разлучили только в детстве. И с детства дают силы мои Гнилицы.
Где родился, там и пригодился.
Родился — не в том смысле, что тебя родили, а где присоединился к своему роду. Время детства с бабушкой ощущалось мною как теплое, радостное, заботливое.
Бабушка Капа рассказывала, что во время войны были бомбежки и тогда все убегали в лес. И те горки в лесу, что есть недалеко от дома, это ямы после разорвавшихся бомб.
Сейчас это дом Ухабиных.
Единственное фото мамы с Рыжковым Василием. Перед отъездом в Казахстан 10.11.1956
Высветилась точка у мамы на щеке. Она ее рисовала как родинку. Модно было.
Угадайте, где я?
Это я.